«Если бы у меня был выбор, если бы я раньше поняла, что мои дни одинаковы потому, что я сама захотела, чтобы они были такими, то тогда, быть может…»

«Я снова наслаждалась солнцем, горами и даже житейскими проблемами… Я начала понимать, что отсутствие смысла жизни – это только моя вина. Мне хотелось снова увидеть эту площадь в Любляне, чувствовать ненависть и любовь, отчаяние и досаду, все те простые и глупые вещи, без которых жизнь становится такой пресной и скучной.»

Постараюсь. Ведь все, что у меня есть, – это настоящее, а оно так быстро пролетает. – Это все, что есть у любого человека, и у всех оно быстро пролетает, хотя некоторые считают, что у них есть прошлое, где они накапливали вещи, и будущее, где они накопят их еще больше.

 

– А что такое «истинное Я»? – прервала его Вероника. – Это то, чем вы являетесь, а не то, что с вами сделали.

Несмотря на название, это очень жизнеутверждающая и оптимистичная книга. И основана она на реальной истории.

Книга эта о том, как важно быть самим собой и жить своей жизнью, и к чему приводит предательство себя и попытки втиснуться в жесткие рамки чужих ожиданий. Именно эта книга стала моей первой ступенькой к самой себе, к своему пути, к своим желаниям. Для меня это одна из лучших вдохновляющих и мотивирующих книг, заставляющая задуматься о своей жизни и начать вносить в нее желаемые изменения.

Это история о молодой девушке, которая к своим 24 годам полностью утратила смысл своей жизни, потому что никогда не жила так, как по-настоящему хотела, всегда шла по наиболее легкому пути, а в итоге пришла к абсолютной бессмысленности и пустоте. И она решила прекратить свое бесцельное существование, приняв упаковку снотворных. Очнулась Вероника в клинике для душевнобольных, где врач, чтобы она не повторила попытку суицида, сказал ей, что ее неудавшееся отравление негативно повлияла на сердце и жить ей осталось около недели.Теперь Веронике абсолютно нечего терять, и она перестает подстраиваться под окружающих, носить маски, делать то, что от нее ждут. Она, возможно впервые в своей взрослой жизни, начинает вести себя так, как чувствует, и проявлять себя такой, какая она есть на самом деле.

Сначала она делает то, что никогда бы не сделала раньше: идет на открытый конфликт с другим пациентом больницы и проявляет ту агрессию и негативные эмоции, которые она чувствует из-за нарушения ее личных границ:

«Невероятно. Я ведь никогда такой не была. Я никогда не растрачивалась на глупости.

Внезапно она остановилась посреди морозного сада. Не потому ли, что пустяками ей до сих пор казалось все, в конце концов, ей и пришлось пожинать плоды того, к чему приводит жизнь, полная пустяков. В юности ей казалось, что делать выбор слишком рано. Теперь, став старше, она убедилась, что изменить что-либо слишком поздно.

И на что же, если подумать, уходили до сих пор ее силы? Она старалась, чтобы все в жизни шло привычным образом. Она пожертвовала многими своими желаниями ради того, чтобы родители продолжали любить ее, как любили в детстве, хотя и знала, что подлинная любовь меняется со временем, растет, открывая новые способы самовыражения. Однажды, услышав, как мать, плача, говорила ей, что ее браку пришел конец, Вероника отправилась на поиски отца, рыдала, угрожала, и, наконец, вымолила у него обещание, что он никогда не уйдет из дома, даже не представляя себе, какую непомерную цену ее родителям придется за это заплатить.

Решив найти себе работу, она отвергла заманчивое предложение компании, обосновавшейся в Любляне сразу после объявления Словенией независимости, и устроилась в публичную библиотеку, где оклад пусть и небольшой, зато гарантированный. Изо дня в день она ходила на работу по одному и тому же графику, ладила с начальством, оставаясь по возможности незаметной. Ее это устраивало. Она и не пыталась бороться, даже не помышляя о какой-либо карьере: единственное, чего она желала, – это регулярно получать в конце месяца свое жалование.

Комнату она сняла при монастыре, поскольку монахини требовали, чтобы все жильцы возвращались в установленное время, – а потом запирали дверь на ключ. И кто оставался за дверью, должен был спать хоть на улице. Так что у нее всегда была правдивая отговорка для любовников, когда не хотелось проводить ночь в гостинице или в чужой постели.

В редких мечтах о замужестве она рисовала себе небольшую виллу под Любляной, спокойную жизнь с кем-нибудь, кто, в отличие от ее отца, будет зарабатывать достаточно, чтобы содержать семью, и будет доволен уже тем, что вот они сидят вдвоем у горящего камина, глядя на горы, укрытые снегом.

Она научилась доставлять мужчинам строго отмеренную дозу удовольствия – ни больше, ни меньше, а ровно столько, сколько необходимо. Она ни на кого не сердилась, ведь это означало бы необходимость как-то реагировать, бороться со своим обидчиком, а затем того и гляди сталкиваться с какими-нибудь непредвиденными последствиями вроде мести.

И когда все устроилось почти в полном соответствии ее бесхитростным запросам, обнаружилось, что такая жизнь, где все дни одинаковы, попросту лишена смысла.

И Вероника решила умереть.

Вероника вернулась, закрыла за собой дверь и направилась к той же обособившейся компании. В группе оживленно беседовали, но как только она подошла, воцарилось напряженное молчание.

Твердым шагом она подошла прямо к тому пожилому, которого считала у них лидером, и, не успел никто опомниться, с размаху влепила ему пощечину.

– Ну как, понравилось? – спросила она во весь голос, на весь холл, чтобы слышно было каждому. – Может, дадите сдачи?

– Нет. – Мужчина провел ладонью по лицу, утирая текущую из носу тоненькую струйку крови. – Вам недолго осталось нас здесь беспокоить.

Она вышла из холла и с торжествующим видом направилась в свою палату. Она сделала нечто такое, чего никогда еще не делала в своей жизни.

Потом ей захотелось поиграть на пианино ночью, и она осуществила свое желание, поняв при этом, что никто, кроме нее самой и существующих внутри нее ограничений, не мешает ей это сделать. А еще оказалось, что внутри нее есть еще много Вероник – разные части ее личности, о существовании которых она даже и не подозревала до попадания в клинику.

В эту ночь произошло еще одно важное событие: она позволила себе тотально пережить все негативные чувства, которые накопились в ее душе за долгие годы ломки и предательства себя, чтобы соответствовать ожиданиям своего окружения. На какое-то время она полностью погрузилась в ненависть, прожив ее всю без остатка, и тогда ненависть ушла и на ее место пришли спокойствие и гармония:

Ей хотелось подойти к пианино в холле и отпраздновать такую ночь запомнившейся со времен колледжа прекрасной сонатой. Глядя на небо, Вероника ощущала неописуемую благодать, как будто бесконечность Вселенной доказывала и ее собственную вечность. Но от исполнения желания ее отделяли стальная дверь и женщина, бесконечно читавшая свою книгу. Да и кто играет на пианино так поздно, ведь она помешает спать всем вокруг.

Вероника рассмеялась. Вокруг были палаты, заполненные чокнутыми, а эти сумасшедшие, в свою очередь, заполнены снотворным.

Между тем ощущение благодати сохранялось. Она встала и подошла к кровати Зедки, но та спала глубоким сном .

– Вернитесь в постель, – сказала медсестра. – Хорошим девочкам снятся ангелочки или возлюбленные.

– Я вам не ребенок. Я не какая-нибудь тихая помешанная, которая всего боится. Я – буйная, у меня бывают истерические припадки, когда мне дела нет ни до собственной жизни, ни до жизни других. А как раз сегодня у меня припадок. Я посмотрела на луну, и мне хочется с кем-нибудь поговорить.

Медсестра покосилась на Веронику, удивленная ее реакцией.

– Вы меня боитесь? – настаивала Вероника. – До смерти мне остались один-два дня. Что мне терять?

– Почему бы тебе, деточка, не прогуляться и не дать мне дочитать книгу?

– Потому что я – в тюрьме, где говорю сейчас с надзирательницей, которая делает вид, будто читает книгу, только для того, чтобы показать, какая она умная, а на самом деле следит за каждым движением в палате и хранит ключи от двери, словно какое-нибудь сокровище. Есть правила для персонала, и она им следует, потому что так может продемонстрировать власть, которой в повседневной жизни, с мужем и детьми, у нее нет.

Вероника дрожала, сама не понимая отчего.

– Ключи? – переспросила медсестра. – Дверь всегда открыта. Какой мне смысл запираться здесь, со сборищем душевнобольных!

Как так – дверь открыта? На днях я хотела отсюда выйти, а эта женщина не сводила с меня глаз до самого туалета. Что она говорит?

– Не принимайте мои слова всерьез, – продолжала медсестра. – На самом деле у нас нет необходимости в строгом надзоре: имеются снотворные. Что это вы дрожите? Замерзли?

– Не знаю. Кажется, что-то неладно с сердцем.

– Если уж вам так хочется – пожалуйста, можете пойти проветриться.

– Честно говоря, мне бы хотелось поиграть на пианино.

– Палаты далеко от холла, так что вы никого не побеспокоите. Играйте, если вам хочется.

Дрожь Вероники перешла в тихие, робкие, приглушенные рыдания. Она стала на колени и, склонив голову на грудь медсестры, расплакалась навзрыд.

Медсестра, отложив книгу, гладила ее волосы, чтобы сама собой прошла волна охватившей Веронику печали. Так они и сидели вдвоем почти полчаса: одна плакала и плакала, другая пыталась ее утешить, не расспрашивая о причине слез.

Наконец рыдания стихли. Медсестра помогла Веронике подняться с колен и под руку довела до двери.

– У меня дочь почти вашего возраста. Когда вас сюда привезли, под всеми этими капельницами, я удивилась, с чего бы это такая красивая, молодая девушка, у которой вся жизнь впереди, вдруг решила покончить с собой. Потом поползли слухи: письмо, которое вы оставили, – мне, кстати, не слишком верится, что оно и есть причина вашей попытки самоубийства, – а также считанные дни, отведенные вам болезнью сердца. У меня из головы не выходила собственная дочь: а вдруг и она решится на что-нибудь подобное?

Откуда вообще берутся люди, которые идут против естественного закона жизни – бороться за выживание любой ценой?

– Вот поэтому я и плакала сейчас, – сказала Вероника. – Приняв таблетки, я хотела убить в самой себе ту, кого презирала. Я не думала о том, что внутри меня есть другие Вероники, которых я так и не сумела полюбить.

– А что заставляет человека презирать самого себя?

– Наверное, трусость. Или вечная боязнь провала, страх не оправдать возложенных на тебя надежд. 

Она и на самом деле привыкла доводить до конца почти все, за что бралась в своей жизни, – хотя касалось это в основном вещей, не имеющих особого значения. Например, бесконечно отстаивала свою правоту там, где достаточно было лишь с улыбкой попросить прощения, или переставала звонить любовнику, как только ей казалось, что их отношения не имеют будущего. Она была непримирима в пустяках, пытаясь доказать самой себе, какая она сильная и справедливая. А ведь на самом деле она была слабой женщиной, никогда не блиставшей ни в учебе, ни на школьных спортивных соревнованиях, ни в стараниях поддерживать порядок в доме.

Она справилась со второстепенными своими проблемами и недостатками, но при этом потерпела поражение в самом главном. Ей удалось создать впечатление о себе как о женщине независимой, в то время как в глубине души она остро нуждалась в обществе. Где бы она ни появилась, взоры тут же устремлялись к ней, и все равно спать она ложилась, как правило, всегда одна, у себя в монашеской келье, под бормотанье телевизора, в котором даже каналы не были толком настроены. На своих знакомых она производила впечатление человека, которому все должны завидовать, и при этом растрачивала свою энергию на усилия соответствовать тому образу, который сама для себя создала.

Именно поэтому у нее никогда не оставалось сил на то, чтобы быть самой собой – человеком, которому, как и всем в мире, для счастья нужны другие. Но с другими так трудно! Надо считаться с их непредсказуемыми реакциями, они живут в окружении запретов, ведут себя так же, как и она, делая вид, что им все нипочем. Когда появлялся кто-нибудь с натурой более непосредственной, более открытой, его либо сразу же отвергали, либо заставляли страдать, выставляя человеком наивным и недалеким.

Вот и получалось, что, с одной стороны, она просто поражала многих своей силой и решительностью, а с другой – чего она достигла, к чему в итоге пришла? К пустоте. К полному одиночеству. К Виллете. Вновь нахлынули угрызения совести по поводу попытки самоубийства, но Вероника решительно их отогнала. И тогда она испытала то, чего никогда прежде не позволяла себе чувствовать: ненависть.

Ненависть. Нечто столь же реальное, как эти стены, как пианино в холле, как здешний медперсонал. Она почти осязала разрушительную энергию, исходящую от ее тела. Она открылась навстречу этому чувству, не думая о том, хорошо ли это. К черту самоконтроль, маски, удобные позы – теперь Веронике хотелось прожить оставшиеся два-три дня, отбросив любые условности.

Вначале она дала пощечину мужчине старше себя, потом разрыдалась на груди медсестры, она отказалась угождать Зедке и разговаривать с ней, когда ей хотелось побыть одной, а теперь она могла позволить себе чувствовать ненависть, оставаясь при этом в достаточно трезвом уме, чтобы не приниматься крушить все вокруг, иначе остаток своих дней она провела бы в смирительной рубашке, напичканная транквилизаторами.

В тот момент она ненавидела все. Саму себя, весь мир, стул перед собой, протекающую батарею в одном из коридоров, всех людей – и хороших, и преступников. Она находилась в психиатрической клинике и могла позволить себе чувствовать то, что люди обычно скрывают даже от себя самих, ведь всех нас учат только любить, принимать, идти на компромисс, избегать конфликтов. Вероника ненавидела все, но в первую очередь ненавидела то, как она прожила свою жизнь, не замечая сотен живших в ней самой других Вероник – интересных, безрассудных, любопытных, смелых, отчаянных.

Она обнаружила, что испытывает сейчас ненависть даже к человеку, которого любила больше всех на свете, – к своей матери. Замечательной супруге, которая днем работала, а вечером наводила порядок в доме, жертвуя всем в своей жизни ради того, чтобы дочь получила хорошее образование, научилась играть на фортепиано и на скрипке, одевалась как принцесса, покупала фирменные джинсы и кроссовки, – а себе штопала старое, заношенное за долгие годы платье.

Как это может быть, что я ненавижу собственную мать – ту, от кого всегда получала одну лишь любовь – в растерянности думала Вероника. Ей искренне хотелось испытывать совсем другие чувства. Но было поздно: ненависть уже вырвалась на волю через врата личного ада, настежь распахнутые ею самой. Она ненавидела дарованную ей матерью любовь – именно потому, что такая любовь бескорыстна, а это просто глупо, это противоречит естественному порядку вещей.

Такая любовь, ничего не требовавшая взамен, наполняла девушку чувством вины, необходимостью оправдать возлагавшиеся на Веронику надежды, даже если это означало бы отказ от всего, о чем она мечтала для себя самой. Это была любовь, годами пытавшаяся скрыть соблазны и развращенность этого мира, не считавшаяся с тем, что однажды Веронике придется со всем этим столкнуться лицом к лицу, оказавшись совершенно беззащитной.

А отец? Он тоже вызывал теперь одну лишь ненависть. За то, что, в отличие от матери, которая все время работала, он «умел жить», водил дочь в бары и в театр, они вместе развлекались, и, когда он был еще молод, Вероника, надо сказать, втайне испытывала к отцу не совсем дочернюю любовь. Она ненавидела его за то, что он всегда был так обаятелен, так открыт всему миру, за исключением как раз ее матери – той единственной, которая действительно была достойна лучшей судьбы.

Вероника ненавидела все. Библиотеку, которая была набита книгами, учившими жить, колледж, где приходилось ночи напролет сидеть над алгеброй – и это при том, что она не знала ни единого человека, за исключением разве что профессоров математики, кому для полноты счастья понадобилась бы алгебра. Зачем ее заставляли столько времени зубрить алгебру или геометрию – всю эту груду совершенно бесполезных вещей?

Вероника толкнула дверь в холл, подошла к пианино и, подняв крышку, изо всех сил ударила по клавишам. Безумный аккорд, бессвязный, раздражающий, эхом пронесся по пустому залу, отражаясь от стен и возвращаясь ей в уши пронзительным грохотом, словно раздиравшим ее душу. Но именно это, пожалуй, был лучший портрет ее душевного состояния на данный момент.

Она вновь ударила по клавишам, и вновь все вокруг пронизала и заполнила нестерпимая для слуха какофония.

Я – сумасшедшая. Если я сумасшедшая, то могу себе это позволить. Могу просто ненавидеть, могу даже разбить это пианино вдребезги. С каких это пор душевнобольные должны играть по нотам?

Она ударила по клавишам еще раз, еще пять, десять, двадцать раз, и с каждым ударом ненависть слабела, пока совсем не угасла.

И тогда Веронику охватил глубокий покой, и она вновь взглянула на звездное небо с полумесяцем в ее любимой растущей четверти, наполнявшим мягким светом все вокруг. К ней вновь пришло ощущение, что Бесконечность и Вечность идут рука об руку, и стоит лишь всмотреться в одну из них – безграничную Вселенную, – чтобы заметить присутствие другой Вселенной – Времени, которое никогда не заканчивается, никогда не проходит, неизменно пребывая в Настоящем, где и хранятся все тайны бытия.

Ненависть, захлестнувшая ее в палате и в холле, была такой сильной и глубокой, что теперь в сердце не осталось никакой затаенной злобы. Вероника дала наконец выход всем отрицательным эмоциям, которые годами копились в ее душе. Она действительно прочувствовала их, так что теперь они уже не были нужны и могли уйти.

Она сидела в полном безмолвии, переживая свой Настоящий момент, впуская в себя любовь, позволяя ей заполнить пространство, опустошенное ненавистью. Почувствовав, что настало время, она повернулась лицом к ночному небу и сыграла посвященную луне сонату. Она знала, что луна слушает ее сейчас и гордится собой, а звезды ей завидуют. Тогда Вероника сыграла музыку и для звезд, и для сада, и для гор. Ночью гор не было видно, но она знала, что они там, во тьме.

С той ночи Вероника вновь начала делать то, что любила больше всего на свете: играть на пианино:

«И еще она поняла, что в ее жизни всегда было вдоволь любви, нежности, участия, но для того, чтобы обратить все это в счастье, ей недоставало лишь одного: немного сумасшествия.

И ведь родители все равно любили бы ее по-прежнему, но из страха причинить им боль она не осмеливалась заплатить цену, необходимую для осуществления своей мечты. Мечты, которая была спрятана в глубине ее души, но которую то и дело воскрешали концерт или запись прекрасной музыки. А между тем всякий раз, когда ее мечта пробуждалась, чувство безнадежности становилось столь глубоким, что она спешила немедленно вновь его усыпить.

С детства Вероника знала, в чем ее истинное призвание: стать пианисткой.

Она знала об этом с самого первого своего урока музыки, когда ей было двенадцать лет. Учительница считала ее очень талантливой и побуждала стать профессиональным музыкантом. Но между тем, когда однажды она, обрадовавшись победе на конкурсе, сказала матери, что бросит все ради того, чтобы посвятить себя игре на фортепиано, та ласково посмотрела на нее и ответила: «Доченька, игрой на пианино не прокормишься».

«Но ведь именно ты хотела, чтобы я научилась играть!»

«Для развития твоих музыкальных способностей, и только. Мужья это ценят, и ты сможешь при случае блеснуть на вечеринке. Так что выбрось-ка ты из головы свое фортепиано и иди учиться на юриста – это профессия будущего».

Вероника поступила так, как просила ее мать, будучи уверена, что у той за плечами достаточно жизненного опыта, чтобы давать правильные советы. Закончила школу, поступила на юрфак, получила диплом юриста с высокими оценками, но в итоге стала всего лишь библиотекарем.

Мне не хватало немного безумия.»

Проявление своей истинной природы и любимое занятие сделали свое дело: Вероника вновь почувствовала вкус жизни и захотела жить, и оказалось, что ей еще многое хочется сделать:

– Именно поэтому я пришла сюда. Я как раз и хочу употребить с пользой это недолгое время, только по своему усмотрению. Сколько мне еще жить?

Доктор Игорь устремил на нее пристальный взгляд поверх очков.

– Вы можете мне ответить, – настаивала она. – У меня уже нет ни страха, ни безразличия, ничего. У меня есть желание жить, но я знаю, что этого недостаточно, поэтому я смирилась со своей судьбой.

– Так что же вам нужно?

Вошла медсестра со шприцем. Доктор Игорь кивнул в сторону Вероники. Медсестра осторожно закатала ей рукав.

– Сколько мне еще осталось? – повторила Вероника, пока с нею возилась медсестра.

– Сутки. Двадцать четыре часа. Может, меньше. Она опустила глаза и закусила губу. Но сохранила самообладание.

– Тогда я хочу попросить вот о чем. Во-первых, дайте мне какое-нибудь лекарство, сделайте какой-нибудь укол – что угодно, но только чтобы я не засыпала, чтобы я использовала каждую оставшуюся мне минуту. Меня сильно клонит в сон, но я хочу не спать, мне нужно успеть сделать многое – то, что я всегда откладывала на потом, думая, что буду жить вечно, и к чему утратила интерес, когда пришла к выводу, что жить не стоит.

– А во-вторых?

– Во-вторых – я хочу выйти отсюда, чтобы умереть там, на воле. Я должна подняться к Люблянскому замку, который так и не удосужилась рассмотреть вблизи. Я должна поговорить с одной женщиной, которая зимой продает каштаны, а весной – цветы. Сколько раз мы виделись, а я ни разу не спросила, как ей живется. Хочу прогуляться по морозу без куртки и почувствовать пронизывающий холод – я всегда куталась, боялась простудиться.

Короче, доктор Игорь, я хочу ощутить таяние снежинок на своем лице, улыбаться мужчинам, которые мне нравятся, с удовольствием соглашаясь, если кто-нибудь предложит выпить по чашке кофе. Я должна поцеловать маму, сказать, что люблю ее, выплакаться у нее на груди, не стыдясь своих чувств, которые раньше скрывала.

Может быть, я зайду в церковь, взгляну на те иконы, которые никогда ничего мне не говорили, зато теперь что-нибудь скажут. Если какой-нибудь понравившийся мне мужчина пригласит меня в ночной клуб, я с ним протанцую ночь напролет. Потом пойду с ним в постель – но не так, как прежде с другими – то с деланым безразличием, то с деланой страстью. Я хочу отдаться мужчине, городу, жизни – и, наконец, смерти.

Когда Вероника замолчала, воцарилась абсолютная тишина. Врач и пациентка смотрели друг другу в глаза, читая в них мысль о тех ошеломляющих возможностях, которые могут предоставить двадцать четыре часа.

Очень важная тема, поднятая в этой книге – изучение душевной «болезни», присущей 21 веку, которую лечащий доктор Вероники назвал Купорос или Горечь. Именно эта «болезнь»души, привела Веронику сначала к полной потере смыслов своей жизни, а потом и к попытке самоубийства («болезнь» в кавычках, потому что к этому состоянию человек приходит по собственному выбору, или не делая собственный выбор, и излечиться тоже может самостоятельно, взяв свою жизнь в свои руки и перестав подстраивать свою личность под ожидания окружающих):

«Чем счастливее могут быть люди, тем несчастнее они становятся.

Перед его глазами лежали результаты другого недавнего исследования, на этот раз проведенного в Канаде, выбранной одной американской газетой в качестве страны с самым высоким в мире уровнем жизни. Доктор Игорь прочел:

Согласно данным StatisticsCanada, 40% людей в возрасте от 15 до 34 лет, 33% людей в возрасте от 35 до 54 лет, 20% людей в возрасте от 55 до 64 лет уже страдали теми или иными душевными расстройствами. Это значит, что в Канаде каждый пятый страдает от какого-нибудь психического заболевания, и каждый восьмой канадец хотя бы раз в жизни будет по этой причине госпитализирован.

А недавние исследования показали, что из-за войны люди сходят с ума гораздо реже, чем от душевного напряжения, скуки, врожденных болезней, одиночества и отверженности. Когда общество сталкивается с крупной проблемой – как, например, в случае войны, или гиперинфляции, или эпидемии, – отмечается небольшое увеличение числа самоубийств, но значительное уменьшение случаев депрессии, паранойи, психозов. Они возвращаются к обычным показателям после того, как данная проблема исчезает. По мнению доктора Игоря, это свидетельствовало о том, что человек позволяет себе роскошь быть сумасшедшим, только когда ему созданы для этого условия.»

***

«За исключением некоторых тяжелых патологических случаев, люди сходят с ума, когда пытаются уйти от рутины.»

***

Нет, ты не сумасшедшая, – подумал доктор Игорь, авторитет в данной области, на стене кабинета которого висело несколько дипломов. Посягать на собственную жизнь присуще человеку. Он знал многих людей, поступавших подобным образом и тем не менее сюда не попадавших. Они казались скромными и нормальными только потому, что не избрали скандальный метод самоубийства. Они убивали себя потихоньку, отравляя себя тем, что доктор Игорь называл Купоросом.

Купорос был токсичным продуктом, симптомы присутствия которого он нередко обнаруживал в разговорах со знакомыми ему мужчинами и женщинами. Сейчас он писал на эту тему диссертацию, которую представит на рассмотрение Академии наук Словении. Это будет самый важный шаг вперед в области изучения психических заболеваний с тех пор, как доктор Пинель приказал снять с душевнобольных кандалы, ошарашив медицинский мир открытием, что некоторые из них могут быть излечены.

Подобно либидо – обнаруженной Фрейдом химической реакции, отвечающей за половое влечение, которую, однако, до сих пор не обнаружила ни одна лаборатория, – Купорос выделяется организмом человека, переживающего страх. Правда, даже современные спектрографические исследования пока еще не обнаружили ничего подобного. Однако его легко распознать по вкусу – не сладкому, не соленому, а горькому. Доктор Игорь – еще не признанный исследователь этого смертельного яда – назвал его по имени ядовитого вещества, которое в прошлом широко применяли императоры, короли и любовники всех мастей, у кого возникала потребность окончательно избавиться от той или иной неудобной персоны.

Однако затем этот яд, который сегодня стоит дорого и который нелегко найти на рынке, был заменен более надежными средствами уничтожения, как-то: пистолетами, бактериями и т. п. Будучи по природе своей романтиком, доктор Игорь извлек на свет Божий полузабытое название, которым и окрестил душевную болезнь, которую ему удалось диагностировать и открытие которой вскоре потрясет мир.

Любопытно, что никто до сих пор не называл Купорос смертельным ядом, хотя большинство пораженных им людей определяло его вкус как «Горечь». В организме каждого – у кого в большей, у кого в меньшей степени – есть эта Горечь, подобно тому, как почти у всех есть бацилла туберкулеза. Но и та, и другая болезни переходят в наступление лишь тогда, когда пациент ослаблен. В случае же Горечи почва для заболевания возникает, когда появляется страх перед так называемой «реальностью».

У некоторых людей, стремящихся создать реальность, в которую не в состоянии проникнуть никакая внешняя угроза, развиваются в гипертрофированной степени средства защиты от внешнего мира – незнакомцев, новых мест, непривычных переживаний – и их внутренний мир остается беззащитным. И именно здесь Горечь начинает причинять непоправимый вред.

Важной мишенью для Горечи (или Купороса, как предпочитал ее называть доктор Игорь) является воля. У людей, страдающих этим недугом, пропадает желание чего бы то ни было, и несколько лет спустя они уже не в состоянии выйти из своего мира. Они растратили огромные запасы энергии, строя высокие защитные стены, чтобы их реальность оставалась той, какой они сами желали ее видеть.

Избегая внешних воздействий, они также ограничивают и свой внутренний рост. Они продолжают ходить на работу, смотреть телевизор, жаловаться на толкучку в транспорте, рожать детей, но все это происходит автоматически, без каких-либо больших внутренних переживаний, поскольку в конечном счете все находится под контролем.

Серьезной проблемой в связи с отравлением Горечью было то, что страсти – ненависть, любовь, отчаяние, восторг, любопытство – также перестают проявляться. Спустя некоторое время у людей, страдающих Горечью, уже не остается никаких желаний. У них нет воли ни жить, ни умереть, и в этом вся сложность ситуации.

Поэтому страдающих Горечью людей всегда пленяли герои и безумцы: они не боятся ни жить, ни умирать. И герои, и сумасшедшие равнодушны к опасностям, они идут вперед, хотя все кругом и пытаются их остановить. Сумасшедший совершает самоубийство, герой идет на муки и страдания во имя идеи, но и тот, и другой умирают, а пораженные Горечью дни и ночи напролет обсуждают глупость первого и славу второго. Это единственный момент, когда им хватает сил, чтобы вскарабкаться на собственную крепостную стену и выглянуть наружу. Но они тут же ощущают усталость в руках и ногах и возвращаются в повседневность.

Страдающий хронической Горечью замечает свою болезнь лишь раз в неделю: по воскресеньям после обеда. Поскольку в это время нет работы или облегчающих симптомы рутинных дел, появляется ощущение, что что-то не так, ведь теперь воцаряется адский покой, время стоит на месте и раздражение проявляется легче, чем когда-либо.

Но наступает понедельник, и вскоре пораженный Горечью забывает о своих симптомах, хотя и возмущается, что у него никогда не находится времени на отдых, и жалуется, что выходные пролетают слишком быстро.

Единственное достоинство этой болезни в том, что с социальной точки зрения она уже стала правилом. Поэтому отпала необходимость помещать людей в приют, за исключением тех случаев, когда отравление настолько сильно, что поведение больного становится опасным для окружающих. И все же большинство страдающих Горечью могут оставаться дома, не представляя угрозы обществу или другим людям, ведь благодаря возведенным ими же вокруг себя стенам они полностью изолированы от мира, хотя им и кажется, что они – часть его.

***

Ваша болезнь иная. В диссертации, которую я пишу для представления в Академию наук Словении (доктору Игорю не хотелось рассказывать подробности о Купоросе), я стараюсь изучить человеческое поведение, которое называют «нормальным». Многие до меня уже проводили подобные исследования и приходили к заключению, что норма – это всего лишь вопрос соглашения. Иными словами, если большинство людей считают что-либо действительным, это становится действительным.

Есть вещи, основанные на здравом смысле: то, что пуговицы находятся на рубашке спереди, а не сзади или, скажем, сбоку – это вопрос логики, поскольку иначе было бы очень затруднительно ее застегивать.

Другие же вещи становятся нормальными потому, что все больше людей считает, будто они должны быть такими. Приведу вам два примера. Вы никогда не задумывались, почему буквы на клавиатуре пишущей машинки располагаются именно в таком порядке?

– Нет.

– Назовем эту клавиатуру «QWERTY», поскольку буквы первого ряда расположены именно в такой последовательности. Я задумался, почему это так, и нашел ответ: первую машинку изобрел в 1873 году Кристофер Скоулз для усовершенствования каллиграфии. Но с ней была одна проблема: если человек печатал с большой скоростью, литеры сталкивались друг с другом и машинку заклинивало. Тогда Скоулз придумал клавиатуру

QWERTY – клавиатуру, которая заставляла машинисток работать медленнее.

– Не верю.

– Но это правда. И Ремингтон – в то время производитель швейных машинок – использовал клавиатуру QWERTY в своих первых пишущих машинках. Это означает, что все больше людей были вынуждены обучаться этой системе и все больше фирм – изготовлять такие клавиатуры, пока она не стала единственным существующим эталоном. Повторяю: клавиатура машинок и компьютеров придумана для того, чтобы на них печатали медленнее, а не быстрее, понимаете? Однако попробуйте поменять буквы местами, и ваше изделие никто не купит.

Действительно, увидев клавиатуру впервые. Мари задумалась, почему она располагается не в алфавитном порядке. Но потом уже ни разу не задавалась таким вопросом, полагая, что это и есть лучшая схема для скоростного печатания.

– Вы когда-нибудь были во Флоренции? – спросил доктор Игорь.

– Нет.

– А стоило бы. Это не так уж далеко, и с ней связан мой второй пример. В кафедральном соборе Флоренции есть красивейшие часы, созданные в 1443 году Паоло Уччелло. Оказывается, у этих часов есть одна особенность: хотя они и показывают время, как любые другие, стрелки движутся в направлении, обратном тому, к которому мы привыкли.

– Какое это имеет отношение к моей болезни?

– Сейчас поймете. Создавая эти часы, Уччелло не стремился быть оригинальным: на самом деле в то время были и такие часы, и часы, в которых стрелки двигались в привычном для нас направлении. По какой-то неизвестной причине – вероятно, потому, что у герцога были часы со стрелками, движущимися в направлении, которое сегодня нам известно как правильное – оно в конечном счете и стало единственным общепринятым, а часы Уччелло стали казаться чем-то умопомрачительным, безумным.

Он выдержал паузу, в уверенности, что Мари неотрывно следит за ходом его рассуждении.

– Итак, перейдем к вашей болезни: каждое человеческое существо уникально в своих качествах, инстинктах, способах получать удовольствие, стремлении к приключениям. Но общество все-таки навязывает коллективный образ действий, и людям даже не приходит в голову задаться вопросом, почему они должны поступать так, а не иначе. Они соглашаются с этим точно так же, как машинистки согласились с тем, что QWERTY – лучшая из возможных клавиатур. Вы помните, чтобы кто-нибудь хоть раз за всю вашу жизнь спросил вас, почему стрелки часов движутся в этом, а не в обратном направлении?

– Нет.

– Если бы кто-нибудь такое спросил, вероятно, он бы услышал в ответ: вы с ума сошли! Если бы он повторил вопрос, люди попытались бы найти причину, но затем сменили бы тему разговора – ведь нет никакой причины, кроме той, о которой я рассказал. Итак, я возвращаюсь к вашему вопросу. Повторите его.

– Я вылечилась?

– Нет. Вы другой человек, которому хочется быть таким же, как все. А это, с моей точки зрения, является опасной болезнью.

– Опасно быть другой?

– Нет. Опасно – пытаться быть такой же, как все: это вызывает неврозы, психозы, паранойю. Опасно хотеть быть как все, потому что это означает насиловать природу, идти против законов Бога, который во всех лесах и рощах мира не создал даже двух одинаковых листочков. Но вы считаете безумием быть другой, и поэтому выбрали жить в Виллете. Потому что, поскольку здесь все отличаются от других, вы становитесь такой же, как все. Понимаете?

Мари кивнула головой.

– Не имея смелости быть другими, люди идут против природы, и организм начинает вырабатывать Купорос, или Горечь, как называют в народе этот яд.

В конце-концов от Купороса или Горечи излечилась не только Вероника. Ее история заставила пересмотреть свою жизнь и многих других обитателей Виллете:

Но присутствие здесь Вероники оказало влияние на многих, и некоторые были готовы пересмотреть свою собственную жизнь. Случай с этой девушкой был драматическим – ведь она была молода, ей вновь хотелось жить, а все знали, что это невозможно. Некоторые задавались вопросом: “А если бы такое случилось со мной? У меня есть шанс жить. Использую ли я его?”

Некоторые даже не пытались ответить на этот вопрос. Уже давно они отказались от подобных попыток и жили в мире, где нет ни жизни, ни смерти, ни пространства, ни времени.

Но многие всерьез задумались, и Мари была одной из них.

***

Так случилось, что прошлой ночью я услышала, как одна женщина играет на пианино. Играла она мастерски, такое редко приходится слышать. Слушая музыку, я думала обо всех, кто страдал ради создания этих сонат, прелюдий, адажио: о насмешках, которые им пришлось вынести, представляя эти произведения – другие – тем, кто правил миром музыки. О тяготах и унижениях, через которые пришлось пройти в поисках того, кто согласился бы финансировать оркестр. О насмешках публики, которая еще не привыкла к подобным гармониям.

Но самое худшее, думала я, это не страдания композиторов, но то, что девушка играет их от всей души потому, что знает о своей скорой смерти. А разве я сама не умру? Где я оставила свою душу, чтобы иметь силы играть музыку моей жизни с таким же воодушевлением?

Доктор Игорь слушал молча. Похоже, все, что он задумал, приносило свои плоды, но было еще рано утверждать это наверняка.

– Где я оставила свою душу? – снова спросила Мари. – В моем прошлом. В том прошлом, которое так и не стало тем будущим, к которому я стремилась. Я предала свою душу в тот момент, когда у меня еще были дом, муж, работа… Когда я хотела оставить все это, да так и не хватило смелости.

Моя душа осталась в моем прошлом. Но сегодня она пришла сюда, и я, воодушевленная, вновь ощущаю ее в своем теле. Я не знаю, что делать. Знаю только, что мне потребовалось три года, чтобы понять: жизнь толкала меня на другой путь, а я не хотела идти.

– Мне кажется, я вижу некоторые симптомы улучшения, – сказал доктор Игорь.

– Мне не было необходимости просить разрешения покинуть Виллете. Достаточно было выйти из ворот и больше никогда не возвращаться. Но мне нужно было все это кому-нибудь сказать, и я говорю вам: смерть этой девушки заставила меня понять мою жизнь.

– Мне кажется, что симптомы улучшения превращаются в чудесное исцеление, – рассмеялся доктор Игорь. – Что вы собираетесь делать?

– Уехать в Сальвадор, заботиться о детях.

– Вам незачем ехать так далеко: менее чем в двухстах километрах отсюда находится Сараево. Война закончилась, но проблемы остаются.

– Поеду в Сараево.

Доктор Игорь вынул из ящика стола бланк и тщательно его заполнил. Затем встал и проводил Мари до двери.

– Идите с Богом, – сказал он, вернулся к столу и закрыл за собой дверь. Ему не нравилось привыкать к своим пациентам, но избежать этого ни разу не удалось. В Виллете будет сильно недоставать Мари.

***

Когда я пришла сюда, я была заурядной жертвой депрессии. Сегодня я – из тех, кого называют ненормальными, и очень этим горжусь. Там, на свободе, я буду себя вести в точности так же, как другие. Буду ходить за покупками в супермаркет, болтать с подругами о пустяках, просиживать часами у телевизора. Но я знаю, что моя душа свободна и что я могу мечтать, могу говорить с другими мирами, о существовании которых, прежде чем попасть сюда, даже не подозревала.

Я позволю себе совершать какие угодно глупости лишь для того, чтобы люди говорили: ее выпустили из Виллете! Но я знаю, что моя душа будет целостной, ведь моя жизнь имеет смысл. Я смогу смотреть на закат и верить, что за ним находится Бог. Когда, скажем, мне кто-нибудь сильно надоест, я без стеснения выругаюсь, и меня совершенно не будет волновать, что об этом подумают, ведь все будут говорить: «Она вышла из Виллете!»

Я буду смотреть прямо в глаза мужчинам на улице, не стыдясь чувствовать себя желанной. Зайду в самый дорогой магазин и куплю лучшего вина, на какое у меня хватит денег, а потом заставлю мужа пить вместе со мной – просто потому, что мне захотелось повеселиться вместе с ним – я ведь так его люблю.

Он рассмеется и скажет мне: да ты с ума сошла! А я отвечу: конечно, ведь я была в Виллете! И сумасшествие принесло мне свободу. Теперь, милый муженек, тебе придется каждый год брать отпуск и возить меня куда-нибудь в горы, где подстерегают опасные приключения: ведь чтобы жить настоящей жизнью, необходимо подвергаться риску.

Люди будут говорить: мало того, что сама побывала в Виллете, теперь еще и мужа за собой тащит! А он поймет, что так оно и есть, и станет Бога благодарить за то, что наша супружеская жизнь лишь начинается сейчас, и мы безумны, как безумен каждый, кто открыл для себя любовь.

***

– Я собираюсь начать жить заново, Эдуард. Делать ошибки, которые мне всегда хотелось делать и на которые я никогда не отваживалась. Смело принимать панику, которая может снова вспыхнуть, но при этом я могу почувствовать лишь скуку, ведь я знаю, что не умру от нее и не потеряю сознание. Я могу завести новых друзей и научить их быть безумцами, чтобы сделать их мудрыми. Скажу им, чтобы они не жили по учебникам хорошего тона, а открывали свою собственную жизнь, собственные желания, приключения – и жили! Буду цитировать из Экклезиаста католикам, из Корана – мусульманам, из Торы – иудеям, тексты Аристотеля – атеистам. Я больше не хочу быть адвокатом, но я могу использовать свой опыт, чтобы читать лекции о мужчинах и женщинах, знавших правду о нашем существовании, и то, что они написали, можно вместить в одно-единственное слово: живите. Если ты живешь, Бог будет жить с тобой. Если ты откажешься рисковать, Он вернется на далекие Небеса и станет лишь темой философских построений. Все на свете об этом знают. Но никто не делает первый шаг. Наверное, из страха, что такого человека назовут безумцем. А нам с тобой, Эдуард, по крайней мере не стоит бояться. Мы уже прошли через Виллете.»

Вот такая книга. Она, конечно, не для всех, но,если отрывки, которые я привела в этой статье, находят отклик в вашем сердце, —  почитайте книгу, возможно для кого-то, как когда-то для меня, она будет настоящим откровением и поможет многое в вашей жизни переосмыслить.

Еще отрывки из книги:

А что такое реальность?

– Это то, что, по мнению большинства, должно быть. Не обязательно лучшее, или более логичное, но приспособленное к коллективному желанию. Вы видите, что у меня на шее?

– Вы имеете в виду ваш галстук?

– Очень хорошо. Ваш ответ – это логичный ответ, типичный для совершенно нормального человека: «Галстук»! А вот сумасшедший сказал бы, что у меня на шее разноцветная тряпка, смешная и бесполезная, завязанная сложным образом, затрудняющая движения головы и требующая дополнительных усилий для того, чтобы в легкие мог входить воздух. Если я отвлекусь, находясь около вентилятора, то могу умереть, поскольку эта тряпка меня задушит.

Если бы сумасшедший спросил меня, для чего нужен галстук, мне бы пришлось ответить: абсолютно ни для чего. Даже не для украшения, поскольку в наше время он превратился в символ рабства, власти, отчужденности. Единственная польза от галстука в том, что можно прийти домой и снять его и получить ощущение, будто мы свободны от чего-то, сами не зная от чего. Но разве чувство облегчения оправдывает существование галстука? Нет. И при этом – если спросить у сумасшедшего и у нормального человека, что это, – здоровым будет считаться тот, кто ответит «галстук». И не важно, кто из них ответит правильно. Важно, кто из них прав.

***

Я уйду, не хочу вам мешать.

Мари отвела ее в угол.

– Неужели ты ничему не научилась, даже на пороге смерти? Перестань постоянно думать, будто ты всем мешаешь! Если кому-то не нравится, он сам пожалуется. А если ему недостает смелости пожаловаться, то это его проблема.

– В тот день, когда я подошла к вам, я впервые сделала то, на что прежде ни за что бы не осмелилась.

– И позволила себе смутиться от обыкновенной дурацкой шутки. Почему ты не пошла дальше? Что тебе было терять?

– Собственное достоинство. Оставаться там, где меня не хотят видеть.

– А что такое достоинство? Стремление, чтобы все окружающие считали тебя доброй, воспитанной, исполненной любви к ближнему? Полюби природу. Смотри побольше фильмов о животных и обрати внимание, как они борются за свое пространство. Мы все были рады той твоей пощечине.

***

Мари вспомнила, что прочла в глазах девушки в тот момент, когда та вошла в столовую. Страх.

Страх. Вероника могла чувствовать неуверенность, робость, смущение, но почему от нее исходил именно страх? Это чувство оправдано лишь перед лицом конкретной угрозы – хищных животных, вооруженных людей, стихийных бедствий, – но вряд ли оно уместно перед лицом всего-то лишь собравшейся в столовой группы пациентов.

Такова природа человека, – утешала она себя. – Большую часть собственных эмоций человек заменяет страхом.

***

Что такое суфийская медитация? Что такое Бог? Что такое спасение, если мир действительно необходимо спасать? Ничто. Если бы каждый и здесь, и снаружи жил своей жизнью и позволил так же поступать другим. Бог был бы в каждом мгновении, в каждом горчичном зерне, в клочке облака, которое возникает и тут же растворяется. Бог здесь, однако эти люди считали, что необходимо продолжать поиск, поскольку казалось слишком просто принять жизнь как акт веры.

***

 Каждый живет в своем собственном мире. Но если ты посмотришь на звездное небо, то увидишь, что все эти разные миры соединяются в созвездия, солнечные системы, галактики.

***

– Если ты меня любишь, папа, то не должен просить об этом, ведь ты сам учил меня, что нужно бороться за то, чего хочешь достичь. Ты не можешь хотеть, чтобы я был человеком без воли.

– Я же сказал: во имя любви. Ведь никогда раньше я этого не говорил, сынок, а сейчас прошу об этом. Ради любви, которую ты к нам испытываешь, ради любви, которую мы чувствуем к тебе, вернись домой – не в физическом смысле, а в реальном. Ты обманываешь сам себя, когда бежишь от реальности.

С первого дня твоей жизни с тобою связаны наши самые сокровенные чаяния. Ты для нас все: наше будущее и наше прошлое. Твои деды были государственными служащими, и я боролся, как лев, чтобы начать карьеру дипломата и продвинуться в ней. И все это только ради того, чтобы открыть тебе дорогу, облегчить тебе путь. У меня до сих пор лежит ручка, которой я в качестве посла подписал мой первый документ, я бережно ее храню, чтобы передать тебе в тот день, когда и ты сделаешь то же самое.

Не обманывай наших ожиданий, сынок. Мы уже немолоды, мы хотим умереть спокойно, зная, что ты получил хорошую путевку в жизнь.

Если ты действительно нас любишь, сделай, как я прошу. Если ты не любишь нас, продолжай в том же духе.

Эдуард часами вглядывался в небо над городом Бразилия, смотрел на проплывающие в синеве облака – красивые, но не способные пролить ни единой капельки дождя на сухую землю центрального Бразильского плоскогорья. Он был так же опустошен, как и они.

Если сохранить верность своему выбору, мать, в конце концов, сляжет от страданий, отец утратит энтузиазм в отношении карьеры, оба будут винить себя в том, что допустили ошибку в воспитании любимого сына. Если отказаться от живописи, видения Рая никогда не выйдут на свет Божий и ничто в этом мире уже не сможет принести ему радости и воодушевления.

Он посмотрел вокруг, увидел свои картины, вспомнил, с какой любовью и нежностью он накладывал каждый мазок, и счел их все посредственными. Он обманывался. Ему хотелось быть тем, для чего он никогда не был избран, и ценою этого было разочарование родителей.

Райские видения были для людей избранных, которые в книгах выступают как герои и мученики своей веры. Люди, с детства знавшие, что они нужны миру. А то, что написано в книге, – это вымысел романиста.

За ужином он сказал родителям, что они правы: это была юношеская мечта, и его интерес к живописи уже прошел. Родители были довольны, мать от радости расплакалась и обняла сына. Все вернулось в норму.

Ночью посол втайне отметил свою победу, откупорив бутылку шампанского, которую один и выпил. Когда он пришел в спальню, его жена – впервые за столько месяцев – уже спокойно спала.

На следующий день они обнаружили, что комната Эдуарда разгромлена, картины растерзаны режущим предметом, а сам он сидит в углу и смотрит на небо. Мать обняла его, сказала, как она его любит, но Эдуард не ответил.

Он не хотел больше слышать о любви: всем этим он был сыт по горло. Ему казалось, что он сможет все бросить и последовать советам отца, но в своей работе он зашел слишком далеко – перешел пропасть, отделявшую человека от его мечты, и назад пути уже не было.

Он не мог идти ни вперед, ни назад. А значит, проще было уйти со сцены.

***

– Это на целую вечность, Вероника. Дольше, чем все одинаковые дни и ночи, которые я провел здесь, пытаясь забыть о тех райских видениях. Я почти забыл их, но, похоже, они возвращаются.

– Ну что ж, пойдем. Слава безумцам!

***

«Доктор Игорь вытащил блокнот, положил его на стол и собрался начать свои записи, но вдруг передумал.

Он погасил свет, оставаясь сидеть за столом, едва освещенным первыми лучами зимнего солнца, и улыбнулся. Это сработало.

Он помедлил, предвкушая, как через несколько минут начнет, наконец, свой отчет о единственном известном средстве от Купороса – об осознании жизни. И о том, какое средство он применил в своем первом успешном эксперименте на пациентах – осознание смерти.

Возможно, существуют и другие способы лечения, но доктор Игорь решил построить свою диссертацию на том единственном, который он имел возможность всесторонне проверить благодаря одной девушке, которая невольно вошла в его судьбу. Она поступила в клинику в тяжелейшем состоянии с серьезным отравлением и начальной стадией комы. Почти неделю она находилась между жизнью и смертью, и этого времени оказалось достаточно для того, чтобы к нему пришла блестящая идея поставить эксперимент.

Все зависело только от одного – сумеет ли девушка выжить?

И ей это удалось. Без каких-либо серьезных последствий или необратимых процессов. Если она будет заботиться о своем здоровье, то сможет прожить столько же лет, сколько он, или дольше.

Но доктор Игорь был единственным, кто это знал, как знал и о том, что у неудавшихся самоубийц есть тенденция рано или поздно повторять свой поступок. Почему бы не использовать ее в качестве морской свинки и не проверить, удастся ли ему вывести из ее организма Купорос – или Горечь?

И у доктора Игоря созрел план.

Он взял на себя смелость применить средство, известное как фенотал, чтобы симулировать эффект сердечных приступов. На протяжении недели ей делали инъекции этого препарата, и, должно быть, она действительно очень испугалась – ведь у нее хватило времени, думая о смерти, пересмотреть собственную жизнь. Таким образом, в подтверждение тезиса доктора Игоря «Осознание смерти дает нам силы жить дальше» (так будет называться заключительная глава его работы), девушка вывела из своего организма Купорос и, скорее всего, не повторит попытки суицида.

Сегодня он собирался встретиться с ней и сказать, что благодаря инъекциям ему удалось полностью предотвратить дальнейшие сердечные приступы. Побег Вероники избавил его от неприятной обязанности снова лгать.

Доктор Игорь не предвидел лишь одного – «заразности» предписанного им лечения от Горечи. Многих в Виллете испугало осознание медленной и неизбежной смерти. Вынужденные думать об этом, они смогли переоценить и свою собственную жизнь.

Явилась Мари с просьбой, чтобы ее выписали. Некоторые пациенты в свою очередь обратились с просьбой о пересмотре их диагноза. Наибольшую тревогу внушала ситуация с сыном посла, ведь он попросту исчез – ясное дело, пытаясь помочь Веронике бежать.

Скорее всего, они и сейчас вместе, – подумал он. Так или иначе, сыну посла адрес Виллете был известен – на тот случай, если вздумает вернуться. Доктор Игорь был слишком воодушевлен результатами, чтобы обращать внимание на детали.

На какой-то миг у него возникло еще одно сомнение: рано или поздно Вероника поймет, что ни от какого сердечного приступа она не умрет. Обратится к специалисту, и тот ей скажет, что с ее сердцем все в полном порядке. И тогда она сочтет врача, который лечил ее в Виллете, совершенно некомпетентным. Но ведь всем, кто отважился исследовать запретные темы, требуется определенная смелость, и вначале всех их неизбежно ждет непонимание.

Но если на протяжении долгих дней ей придется жить в страхе неминуемой смерти?

Доктор Игорь долго взвешивал соображения «за» и «против» и в конце концов решил: ничего страшного. Она будет считать каждый день чудом – а ведь так и есть, если принять во внимание, каким огромным и насыщенным может стать любое мгновение нашего хрупкого существования.»

***

«Эдуард почувствовал, что кто-то слегка толкает его в плечо. Он открыл глаза. Светало.

Вы можете пойти погреться в префектуру, – сказал полицейский. – Еще немного – и вы оба тут просто окоченеете.

За какую-то долю секунды он вспомнил все, что происходило прошедшей ночью. В его объятиях была съежившаяся женщина.

– Она… она умерла.

Но женщина шевельнулась и открыла глаза.

– Что с тобой? – спросила Вероника.

– Ничего, – ответил Эдуард, поднимая ее. – Точнее сказать, случилось чудо: еще один день жизни.»

Если вам понравилась статья, пожалуйста, расскажите о ней вашим друзьям, нажав на кнопочки социальных сетей, расположенных под статьей. Им она тоже может быть очень полезна.

P.S. Если  вы готовы от чтения перейти к действиям, чтобы начать жить Жизнью своей мечты, стать счастливее и получить реальные результаты в своей жизни в виде реализованных желаний и достигнутых целей, я приглашаю вас:

— на курс «Перезагрузка жизни в Жизнь мечты», на котором вы разберетесь с собой и своей жизнью и начнете делать целенаправленные действия по трансформации вашей текущей жизненной ситуации в Жизнь вашей мечты во всех важных для вас жизненных сферах: здоровье и красота, отношения с близкими людьми, любимое дело, финансовое благополучие, чувство счастья и внутренняя гармония т.д.

— в коучинговую программу «Экспресс-перезагрузка жизни», если вы хотите поработать над изменениями в своей жизни с моей профессиональной помощь и поддержкой.

Создавайте Жизнь своей мечты и будьте счастливы! До встречи на курсе или в коучинге!

 С верой в вас и ваш безграничный потенциал, лайф-коуч Наталья Аряева.